Все началось, в общем, довольно неожиданно - по Ферганской области прокатилась волна погромов турок-месхетинцев. Толпы узбекской молодежи, в основном сельской, осадили здания правительственных и партийных учреждений, требуя выселения турок, поджигали дома, грабили имущество, избивали и убивали, имелись случаи прямо-таки вопиющих зверств.
С 23 мая по 8 июня 1989 года было сожжено 757 домов, погибли 103 человека, в том числе 52 турка и 36 узбеков, травмы и увечья получили 1011 человек. Власти вели себя достаточно пассивно. В основном усилия направлялись на эвакуацию. Было принято официальное решение о вывозе около 17 тыс. турок-месхетинцев (то есть практически всего турецкого населения Ферганской долины) в ряд центральных областей европейской части РСФСР. Но в феврале-марте 1990 г. произошли новые погромы, уже в Ташкентской области (Букинский и Паркентский районы). Турки-месхетинцы стали массово покидать Узбекистан. Часть беженцев организованно вывозили из зоны конфликта под охраной, большинство же спасалось самостоятельно. В целом к началу 1991 г. Узбекистан покинуло более 90 тыс. беженцев.
Самое загадочное, что свидетельства о погромах не содержат информации о каких-либо внятных претензиях к туркам-месхетинцам как таковым. Не говоря уже о том, что во время событий 1989-90 гг. пострадали и представители других нацменьшинств (в частности, крымские татары), антитурецкие лозунги (в основном сводившиеся опять же к требованию высылки) во время беспорядков зачастую соседствовали с требованиями локально-социального порядка - закрыть экологически опасное предприятие, повысить закупочные цены и т.д. Причем иногда последние даже выходили на первый план. Явная иррациональность и нелогичность действий толп погромщиков до сих пор заставляют исследователей ломать голову над причинами тех событий и рассматривать самые различные версии.
А версий этих сразу же возникло множество. Начиная с «бытовой», то есть с пресловутой «тарелки клубники», о которой рассказал Съезду народных депутатов СССР незабвенной памяти Рафик Нишанович Нишанов. В большом ходу была и так называемая «криминальная версия». Дескать, «молодежь, одурманенная немногочисленной группой уголовных, преступных и коррумпированных элементов», поддалась на провокацию «хорошо организованной мафиозной группы», некой «узбекской мафии», которая хотела руками озверевших юнцов устранить группу конкурентов из числа турок-месхетинцев. Никаких доказательств этой версии не обнаружено, да и вообще, не слишком ли громкий и трудоемкий способ «порешать вопросы» был избран? Все-таки проблему устранения конкурентов в криминальной среде «разруливают» по иным схемам.
Следует сказать, что версии, основанные на всевозможных вариантах «теории заговора», всегда пользуются популярностью. Ферганские погромы – отнюдь не исключение. Среди самих турок-месхетинцев, например, широкое хождение имеет версия о том, что погромы явились заранее спланированной акцией неких узбекских то ли «националистических», то ли «исламистских» кругов (и в то же время иногда намекается на причастность власти – КГБ и т.д.). Рассказывают о визите к лидерам турок-месхетинцев «эмиссаров из Ташкента», которые склоняли их к вхождению в некий «союз всех мусульман». Руководство Комитета по возвращению турок-месхетинцев якобы посоветовалось со своими аксакалами и отказались от такого «союза». Вот тогда им и намекнули на возможную расправу, дав «время на размышление», но турки понадеялись на родное государство, которое их защитит.
В числе виновников погромов нередко называли и деятелей из узбекского национально-демократического движения «Бирлик», которые на примере турок-месхетинцев якобы хотели показать всем остальным нацменьшинствам, «кто в Узбекистане хозяин». Однако, как считают многие эксперты, сами по себе абстрактные националистические идеи, не будучи конкретно направленными против определенной «нетитульной» группы, вряд ли могут привести к вспышкам массового насилия. Кроме того, применению насилия обычно предшествует подготовительная фаза - идеологическое оформление будущих столкновений, в частности, мифов о взаимных претензиях и "исконно-посконных" правах и т.п. Ничего такого в Ферганской области до июня 1989 г. не прослеживалось.
Интересно, что еще одна конспирологическая версия родилась очень далеко от места тех событий – в Грузии. Согласно этой версии, все устроила Москва, чтобы выпихнуть турок-месхетинцев из Узбекистана и, направив в Месхетию, чтобы спровоцировать тем самым этнические конфликты, и подавить грузинское национально-освободительное движение. Конструкция получается уж больно мудреная и опосредованная, особенно с учетом издержек от последствий ферганских погромов для самой Москвы. Гораздо проще было разжечь этнические конфликты в самой Грузии, не привлекая к этому далекую Среднюю Азию. Что, впрочем, затем и было сделано.
Можно лишь добавить, что все версии «заговора» по большей части абсолютно голословны и ничем не подтверждены. В ситуации, когда общество находилось в тревожно-агрессивном состоянии, вызванном тектоническими политическими сдвигами, помноженными на резкое ухудшение и без того тяжелого экономического положения всего населения Узбекистана, когда страх перед государством снизился, но само государство начало утрачивать значение в качестве основной «мишени» для недовольства, малейший толчок (скажем, тот же конфликт «из-за клубники»), воспринятый окружающими как «межнациональный», мог обозначить направление, по которому устремилась накопившаяся агрессия. Отсюда иррационализм действий толпы, ее внушаемость, утрата привычных норм поведения, анонимность, дающая ощущение безнаказанности. Добавим к этому еще и «восточную» (в данном случае исламскую) социо-культурную ментальность, когда всякого рода трения далеко не всегда преодолеваются путем политкорректных дискуссий и парламентских дебатов.
Турки-месхетинцы, в силу некоторых социо-культурных особенностей этого этноса, оказались как бы слишком «на виду» и одновременно «под рукой». Наличие в массовом сознании узбекского населения определенных стереотипов и предубеждений, рожденных этими особенностями, как бы усилила «магнетизм» турок-месхетинцев, «притягивавший» к ним погромщиков.
Со времен депортации они жили довольно замкнутыми группами с весьма жесткой и отлаженной внутренней организацией. Так было легче выжить в незнакомой, зачастую враждебной обстановке, преодолеть трудности и быстрее «подняться». Но в то же время это возводило некий барьер, отдаляло от местного населения, рождая всевозможные подозрения и упреки. Скажем, «нежелание жить сообща» стало одним из самых расхожих нареканий в адрес турок-месхетинцев. Речь идет не только о ежедневном общении. Так, например, бытовало мнение, что турки очень ловко уклоняются от работы в колхозах (сами турки это отрицают). Именно с этим многие узбеки связывали успехи турок-месхетинцев на своих огородах, в то время как другие были обязаны вкалывать на колхозных хлопковых полях.
Ну, а дальше, пусть и не осознанно, так сказать, на чувственном уровне, было уже достаточно легко выстроить для себя следующую логическую цепочку, которая, кстати, не так уж и редко до сих пор присутствует в виде подтекста при разговоре с некоторыми узбеками: мы, дескать, горбатились на хлопковых плантациях и были нищими, а турки спекулировали, захватывали доходные места и выходили в начальники. Безусловно, речь идет именно о предубеждениях, ведь реальных экономических противоречий между местными и турками, реально большой разницы в доходах между ними, что тоже могло бы послужить причиной для погромов, вовсе не было.
Так, в той же Ферганской области турок было немного, они составляли менее 0,6% населения, жили некомпактно, по большей части в городской местности (то есть, не могли составлять сколько-нибудь значительную конкуренцию в разделе земельного фонда). Подавляющее большинство турецких семей имело приусадебные участки, но в этом плане они ничем не отличались от представителей других этнических групп. Нет никаких данных, которые подтверждали бы в среднем заметно более высокий материальный достаток турок по сравнению с другими группами. Нет также сведений о широкой вовлеченности турок в посредническую торговлю.
Но в том-то и дело, что стереотипы могут жить отдельной жизнью от реальности, рождая, тем не менее, вполне реальные последствия. Так, относительная по сравнению с узбеками замкнутость образа жизни турецких общин, поведенческие отличия в виде некоторых особенностей кавказского менталитета, безусловно, свойственного и туркам-месхетинцам, способствовали появлению представлений об их какой-то особой агрессивности, сочетающейся с «наглым» поведением, унижающим узбекское национальное достоинство. В общем, «своими», несмотря на то, что тоже мусульмане и тоже тюрки, турок-месхетинцев, как правило, не считали. Более того, иногда можно было услышать, что они и мусульмане «ненастоящие» и вообще – «грузины». Все это, конечно, снижало психологический барьер, препятствующий насилию. А «чужаков» всегда и везде бить легче, чем «своих».
Интересно, что, например, представление об агрессивности турок зачастую определяло поведение толпы во время событий – нередко причиной погромов были слухи, что это именно «они начали первыми» - кого-то оскорбили, избили или зарезали, а требования к власти выселить турок мотивировалось тем, что «они» вот-вот «нападут» или «будут мстить». Иррациональный, но мифический страх перед малочисленной общиной (хотя турки, конечно же, оказывали сопротивление, порой отчаянное) причудливым образом сочетался с основанным на своеобразном прагматизме чувстве безнаказанности – все-таки турки-месхетинцы, несмотря на все страхи, воспринимались как «слабый» народ, ведь за ними, как, например, за русскими, не стояло мощного государства (другой вопрос, что и за русскими по большому счету ничего не стояло, но тогда этого еще не знали).
Несомненно, для того, чтобы разобраться во всех обстоятельствах тогдашних событий, потребуется еще много времени. Однако их результат был очевиден сразу – турки-месхетинцы вновь лишились всего . А факт в том что турков-месхитинцев не приняли и в Узбекистане ,до этого их выгнали с их родины - Мисхетии. О происхождении этого этноса я напишу в следующем блоге.
Комментариев нет:
Отправить комментарий